«Современник» и другое
“Вкус черешни”
В 1969 году Максим Дунаевский, с которым я познакомился в студенческом театре гуманитарных факультетов МГУ (эстрадная студия «Наш дом»), пригласил меня в московский театр «Современник» – для работы над музыкальным спектаклем “Вкус черешни” по пьесе польской поэтессы Агнешки Осецкой для двух драматических, но поющих, артистов. Постановку эту задумали как мюзикл с живым ансамблем, который должен был находиться на сцене и даже принимать (до какой-то степени) участие в действе. В мою задачу входило – играть на рояле и руководить этим небольшим коллективом.
Пьеса эта, как оказалось, была в то время очень популярна в Европе и ставилась во множестве театров; музыку сочинил польский композитор. В «Современнике» эта музыка не очень понравилась, кроме того – стихи переводил Булат Окуджава (который с Агнешкой дружил), и было поэтому естественно, чтобы он и сочинил ключевые песни – уж больно авторскими были его переводы. Остальные песни и необходимые музыкальные номера написал Максим. Если представить себе конец шестидесятых, то понятно, что живая музыка в драматическом (неакадемическом) театре, с поющими и танцующими артистами, с ансамблем на сцене – всё это было необычно для того времени в Москве, а скорее всего, и в России.
Постановкой занималась режиссер Екатерина Еланская. Сама пьеса была написана автором для двух артистов – мужчины и женщины. Вечная тема: любовь, психология взаимоотношений плюс почти детективная интрига – незнакомые, случайно встретившиеся в купе вагона, оказываются в конце сюжета бывшими супругами. Еланская задумала ввести третий персонаж – мима, который должен был по ее замыслу как бы иллюстрировать события пьесы. Репетировали Олег Даль и Лена Козелькова в одном составе, а в другом – Гена Фролов и Лена Миллиоти. Роль мима готовила Галя Соколова, замечательная артистка и брызжущий талантами человек – она сама сочиняла пьесы, а в театре провела несметное количество капустников, невероятно смешных. Галочки уже нет, к сожалению, среди нас.
«Современник» находился на излете своего демократического времени, когда спектакль принимался в первую очередь труппой, а затем уже показывали работу театральным чиновникам.
Так вот – первоначальный вариант постановки был труппой отвергнут, и спасать спектакль взялся Олег Николаевич Ефремов. Для начала он выкинул напрочь роль мима – к немалому огорчению Галочки Соколовой. Спектакль после этой трансформации, правда, сильно выиграл… Переделок было множество – им подверглись даже декорации и расположение музыкального ансамбля на сцене.
Тут мне припоминается один из немногих разговоров с Олегом Ефремовым, во время перестроечных репетиций – я подошел к нему и сказал, что, мол, если барабаны поставить справа от выгородки, то публика там чего-то не увидит… Выслушав эту сбивчивую ахинею, Ефремов внимательно посмотрел на меня (мне было 24) и произнес: – «Старик, ты совершаешь ошибку начинающего режиссера – плевать на публику!..» (Он выразился даже более сильно…). Несколько ошеломленный, я призадумался… Много позже я понял ефремовскую мысль – главное, чтобы артистам было удобно, тогда и публике будет хорошо.
Перед глазами одна из первых музыкальных репетиций – в фойе театра, который находился тогда на площади Маяковского, в бывшем помещении театра Эстрады (уже давно это здание снесено, театр «Современник» находится на Чистых прудах, в здании бывшего кинотеатра Колизей). На этой репетиции появился Олег Даль – появился невзначай, проходя мимо – и хотя слегка покачивался, сразу же включился в работу – запел, к моему удивлению, очень выразительно и стройно – я не подозревал в нём еще и музыкального таланта, о котором в театре, безусловно, все знали.
Примерно за год до этих событий я посмотрел случайно в кино “Женя, Женечка и Катюша”, где Олег играл главного героя – случайно потому, что фильм прошел как бы незаметно, во второстепенных кинотеатрах – но для меня важным было имя Булата Окуджавы, который, как я где-то прочитал, писал сценарий. Фильм привел меня просто в восторг – наверное, не надо даже объяснять – почему. Было в этой ленте что-то необычайно притягательное для недавнего выпускника университета в моем лице – как и в самих песнях Булата – а тут еще и сам жанр необычный для того времени – трагикомедия. Лишь спустя какие-то годы я осознал, что в искусстве как раз и интересна эта смесь – трагического и смешного.
“Вкус черешни” произвел оглушительное впечатление в Москве – при том, что театр на этом материале не проявлял какой-то гражданской позиции (чем был знаменит) – просто славный спектакль о любви, с замечательной музыкой и с прекрасной актерской работой. Булат ходил на все премьеры (он обожал Олега Даля), а когда на поклоны вызывали автора – выходил и пел романс из спектакля “К чему нам быть на ты...”.
Сначала играли две пары: Олег Даль – Лена Козелькова, и Геннадий Фролов – Лена Миллиотти, потом ввелись еще Олег Табаков и Аллочка Покровская, а после ухода из театра Даля в спектакль ввелся Волик Суховерко. Даль, кстати, вернулся – на “Двенадцатую ночь” – и продолжил играть во “Вкусе черешни”, который держался на сцене почти 12 лет. За это время появилась молодая пара: Леша Кутузов – Тамара Дегтярева, а когда мастера пресытились, решили сделать новую, более мобильную и короткую редакцию спектакля – в новых декорациях. Эту постановку осуществляли молодые – режиссер Миша Али-Хусейн, которому помог Валера Фокин, новую музыкальную редакцию сделал я – для расширенного ансамбля, а играли новые пары: Сережа Сазонтьев – Марина Хазова и Петя Олев – Галя Петрова, все талантливые и музыкальные ребята.
Булат Окуджава: вечер поэзии в Доме Литераторов
Через год с небольшим после премьеры мне неожиданно позвонил Булат – оказывается, он не забыл, как ему пелось под ансамбль (а до этого он один раз пел под аккомпанемент рояля в Польше) – планировался грандиозный вечер в Доме литераторов, и для Окуджавы была отведена страничка. Ему захотелось повторить эти опыты без гитары.
Этого вечера мне не забыть – поистине вечер премьер: многие читали новые стихи. Из выступавших мне запомнились Сергей Островой, Тамара Жирмунская, пародист Александр Иванов (который, выйдя на сцену, объявил: “Должен с прискорбием сообщить, что после тяжелой и продолжительной болезни я выздоровел” – действительно, оказалось к прискорбию, скажем, Острового, на которого он прочел довольно жесткие пародии), а также потрясающий Давид Самойлов, озвучивший изумительные стихи “Пестель, поэт и Анна”. Окуджава спел 10 песен, причем “Возьмемся за руки, друзья” прозвучала на широкой публике (по его словам) – впервые.
Много лет спустя, уже когда Булат ушел из жизни, я обнаружил у себя в книжном шкафу автограф поэта. Поэтическому вечеру, о котором я рассказываю, предшествовала наша с Булатом встреча – он пригласил меня в Дом Литераторов ”попить кофейку и обсудить репертуар“.
Я пришел несколько раньше, и первым, кого встретил, был мой товарищ, геолог и поэт, Эрик (Эрнст) Портнягин. Мы давно не виделись, обрадовались друг другу – он показал какой-то югославский журнал, где была статья о нём – “Научник пише стихове”, достал из кармана свою новую книжку стихов “Камень беспечальный”, надписал и подарил мне (эта надпись напоминает, что всё происходило в январе 1971 года). А дальше мы встретились с Булатом, и когда выяснилось, что нет ни клочка бумаги под рукой – я вытащил эрикову книжку, и Окуджава на задней стороне обложки составил репертуар будущего выступления.
По счастью, эта маленькая книжка не пропала – и три года назад, 9-го мая, в Политехническом музее на вечере памяти Булата Окуджавы я подарил книжку музею Булата в Переделкине. Ирина Ришина, замдиректора музея, с радостью узнала руку поэта, и уже летом книжка стала экспонатом.
С Булатом Окуджавой я встречался не очень часто, а разговаривал с ним не спеша еще реже (последний раз я встретил Булата в лифте ЦДРИ, где познакомил его с Аллой Николаевной Баяновой) – поэтому мне запомнились его рассказы о путешествиях заграницу – о записи его шедевральной пластинки в Париже, где он за пару часов, номер за номером, записал более двадцати песен, о Швеции – где, к его удивлению, в отеле текла голубая вода из трех кранов – холодная, горячая и очень горячая, об Австралии – где тогда (начало семидесятых) было около 700 тысяч русских. В одном фешенебельном ресторане в Мельбурне, куда его пригласили, к нему подошла владелица этого шикарного заведения, уже не очень молодая женщина со следами былой красоты. Ее история –
харьковская комсомолка, доброволицей ушедшая на фронт, далее – плен, невозвращение после окончания войны, мытарство по Европе с нищим поляком, рождение двух мальчиков. Далее – эмиграция в Австралию, где муж очень скоро умер, а она одна, с детьми на руках, выбивалась в люди. Сначала табачный ларек, потом что-то еще – и результат уже видел Булат. Женщина эта успела к тому времени побывать на родине и даже отыскала родных.
Судьба же Эрнста Портнягина (удивительным образом связанная с «Современником» – он дружил с поэтом Витей Фогельсоном, мужем замечательной актрисы театра Лилии Толмачевой) – окончилась печально. В очередной экспедиции, на охоте, он был застрелен своим же шофером случайным выстрелом. Ему было немногим более сорока. Нет уже и Вити Фогельсона.
В этом месте я прервался и полез а Интернет – а вдруг что-нибудь еще узнаю о давно ушедшем Эрике. Поразившие меня находки: два совершенно ортогональных друг другу поэта пишут в своих воспоминаниях об Эрнсте Портнягине, доценте Львовского университета, как о близком товарище – Давид Самойлов и Станислав Куняев. Кто такой Давид Самойлов, я довольно ясно себе представлял ещё 40 лет назад, а Куняева тогда же знал только по ненапечатанной пародии на него Юнны Мориц (“Поэт Пиздяев”). И еще я узнал, что стихи Эрика опубликованы в евтушенковской антологии «Строфы векa». На стихи с характерным названием и содержанием «Завещание» (предчувствовал, видимо, поэт пределы своей жизни) знаменитый бард Александр Дулов сочинил песню.
Витя Фогельсон тоже, по счастью, не затерялся в интернете. Булат Окуджава посвятил ему стихотворение. О Фогельсоне вспоминает и называет его своим другом поэт Владимир Корнилов. О нём отзывались как о лучшем редакторе России – в этом качестве он подготовил к изданию, в частности, стихи Варлама Шаламова.
Еще об Олеге Дале
Отдельно мне хочется вспомнить о том, как существовал во «Вкусе черешни» Олег Даль. Конструкция спектакля позволяла ему во всю мощь развернуть свои способности импровизатора – по существу, он попросту резвился, получая сам от этого громадное удовольствие и доставляя такое же зрителю, в том числе мне, сидевшему на сцене у рояля. Когда он играл пьяного, рассказывающего дурацкий анекдот, зал буквально валялся от хохота, а я, поскольку у меня было в запасе минут 5-7 – всегда бежал в зал смотреть эту сценку – он это делал каждый раз по-разному. Шутки, которые он придумывал неожиданно, были столь же глупыми, сколь и невероятно смешными – и мне теперь кажется, что Даль был великим клоуном.
Приведу лишь два примера.
В первом – героиня произносит такой текст: “...а приятель уплыл на своей яхте в Сопот и растворился там в дымке...” – и пьеса шла дальше. На каком-то спектакле Даль вдруг прицепился к этому Сопоту и спрашивает: “А приятель, он что, певец, поет?”. Лена Козелькова, не зная как выкрутиться, говорит сквозь зубы: “Да нет, он какой-то странный...”. Даль: “Странный, да? Как Кобзон?”.
Второй пример – гастроли в Ташкенте, на сцене огромного оперного театра. Эпизод прощания героев – в лесу. Вдруг лопнула прожекторная лампа. Взрыв оглушительный, как будто выстрелили из крупнокалиберной пушки. Зал замер от испуга. Даль – сделав небольшую паузу, замечает вскользь: “Охотники стреляют...”. Новый взрыв – теперь уже хохота – все, конечно, держатся за животики.
В “Двенадцатой ночи”, которую поставил в «Современнике» Питер Джеймс, с новым переводом Давида Самойлова, Олег Даль феерически сыграл сэра Эндрю Эгльчика. Этот спектакль я видел множество раз, поскольку некоторое время работал в нём – играл в ансамбле на гитаре. Эта далевская роль – лучшая из всего, что я видел с Олегом. ТВ не успело зафиксировать его сэра Эндрю – в теле-версии эта роль Кости Райкина.
Борис Поюровский, замечательный театровед, с которым я дружил, пригласил меня в Бахрушинский музей на вечер памяти Олега Даля, приуроченный к 70-летию артиста. Попросил поделиться воспоминаниями. Подготовил мне сюрприз. У него оказался фрагмент кинозаписи из «Двенадцатый ночи», где трое потрясающих артистов: Петя Щербаков (сэр Тоби), Валя Никулин (шут) и Олег Даль (сэр Эндрю) поют «Заткнись, бродяга!».
Была середина семидесятых. У Даля бродили разные идеи, в том числе – режиссерские. Ему я благодарен знакомству с поэзией Гийома Апполинера. Он дал мне книжку переводов и попросил найти что-нибудь переносимое в музыкальный ряд, планируя придумать литературно-музыкальное действо. Действительно, у меня получилось несколько песенок, но сам поэтический спектакль как идея заглох. Еще одна несостоявшаяся работа – мой товарищ, артист театра Олег Шкловский сочинил абсурдистскую пьесу “Дис и Кон” – для двух мужчин. Даль увлекся, попросил меня сочинить музыку (я успел написать несколько номеров), сам хотел сыграть Диса, а Кона предложил Гене Фролову, но тому, как он выразился, “не легло на душу”. А вскоре Олег Даль окончательно покинул театр. Последний раз я видел Олега в 1978 году, на репетиции спектакля для детского ТВ. Но из этой работы он ушел.
Немного об Олеге Табакове
Замечательная актерская (неожиданно музыкальная) пара – Олег Табаков и Аллочка Покровская, несколько лет играла "Вкус черешни" с неизменным успехом. С этими артистами были связаны постоянные поездки в Ленинград. Причем всегда это выглядело следующим образом: в пятницу вечером артисты и музыканты погружались в Красную Стрелу, в субботу три спектакля, в воскресенье три спектакля, (во Дворце 1-й пятилетки), снова Красная Стрела поздно ночью, и в понедельник утром все, слегка ошалевшие, оказывались на перроне в Москве...
Олег ("Лелик") Табаков известен своими героическими (немногими) ролями и характерными (в основном)... В этой связи я вспоминаю одно радио-интервью Ксении Лариной на Эхе Москвы с молодым артистом, учеником Олега Табакова, полным восхищения своим учителем.
Речь шла об актерских штампах.
Ксения спрашивает – а штампы вообще допустимы?
Он – думаю, что допустимы.
Она – а у Табакова есть штампы?
Он – да, разумеется.
Она – а у Вас?
Он – безусловно есть, но конечно же, не столько как у Табакова...
Я слушал это у себя в машине и чуть не угодил в кювет от смеха...
Одна из прекрасных работ Олега – мультфильм "Он и Она", 2008, по "Старосветским помещикам" Гоголя. Он – Афанасий Иванович, а Она, изумительная Людмила Аринина – Пульхерия Ивановна. Довели до слез...
Табаков не считал себя режиссером, но таковые опыты были. Вот он по возвращении из Англии рассказывает труппе Современника о своей постановке Ревизора (рассказчик был потрясающий). Мне страшно понравилась его режиссерская придумка, когда вдребадан пьяный Хлестаков падает на пол и начинает храпеть. Занавес... Антракт... Двадцать минут антракта храп Хлестакова передавался по динамикам в фойе. Чопорные англичане вздрагивали...
Немного о Юрии Визборе
Счастливое десятилетие семидесятых. У меня было множество театральных развлечений. Ну, конечно, в первую очередь,
это общее увлеченное сотрудничество с Милочкой Ивановой и ее мужем, Валерой Миляевым (физиком-бардом, автором знаменитой песни “Приходит время”) – завершилось это созданием нового музыкального театра, но до этого еще далеко – это восьмидесятые и девяностые годы. А пока мы сочиняли «Доходное место» и пытались как-то вывести его на сцену. Настоящая жизнь у этого сочинения началась в 1984 году, дипломным спектаклем ГИТИСа, а до тех пор были бесчисленные попытки постановки – в том числе в концертном виде. Один из концертных вариантов мы показывали вместе с Никитиными, Сергеем и Татьяной, на сценах в клубе Замоскворечье и в клубе издательства Правды – где обычно выступали барды. На один из этих концертов Сергей привел Юру Визбора, с которым потом у меня продолжились музыкальные отношения.
Мои первые опыты работы в документальном кино связаны как раз с Юрой – он пригласил меня озвучить (на рояле) кадры его съемок центра Парижа. Запись музыки происходила в студии Дома звукозаписи – без всякой картинки. Я должен был записать примерно 4 минуты музыки, и Юра подробно, по секундам, рассказал содержание эпизода. Помню его голос через микрофон, который звучал в студии (в то время, когда я пробовал на рояле разные варианты): “Я не слышу здесь парижских бульваров...”. Фильма, кстати, я так и не увидел впоследствии.
Потом мы встречались у него дома – он дал мне несколько стихотворений, чтобы сочинить общую песню. Я выбрал одно, только попросил отредактировать то место, где у него голубое небо будто вымыто “кристаллом, стиральным порошком”. Он обещал подумать, сказав, правда, что это не в его правилах – править написанное. Песне не суждено было родиться – Юры вскоре не стало.
В 2023 году бардовское содружество "Песни века" праздновало 25-летие своего создания. Действо проходило в Московском Доме Музыки. Я тоже принимал участие в вечере – играл фортепианные вариации на темы песен Виктора Берковского. Выступала там и дочь Юры Визбора, Татьяна. Она рассказала одну занимательную историю из жизни отца.
Перескажу здесь коротко: у Юры был близкий товарищ, соратник по альпинистским и спортивным увлечениям, по имени Гена. Он служил инженером в паровозном депо. И вот, в один не самый лучший день, Гена попал под маневренный паровоз... когда его, переломанного, вытащили из-под груды металла – он не дышал, скорая увезла его в морг. Вечером того же дня медсестра морга, выйдя из мертвецкой, сказала патологоанатому: "Там у вас покойник матерится...". Гену моментально положили на хирургический стол – и спасли ему жизнь... Прошло несколько месяцев... Юра и Гена сидели в бане. Воскрешенный инженер говорит Визбору: "Знаешь, Юра, а паровоз по-прежнему в кап-ремонте...".
Внеплановые работы
Михаил Светлов – с этим именем у меня связано вхождение в театр как автора – в 1968 году в студенческом театре МГУ на Ленинских горах Петр Фоменко поставил спектакль по книге Зиновия Паперного “Человек, похожий на самого себя” – о Светлове. В спектакле было много музыки – известные песни и специально сочиненные к этой работе. Несколько песен написал Сергей Никитин, а две песни и танго (на тему никитинской песни) – я. Но томик Светлова я продолжал листать, и появилось еще несколько номеров. Милочка Иванова придумала радио-спектакль с песнями, стихами и дневниковыми записками, который мы поставили на радиостанции Юность с молодыми артистами «Современника» – Гариком Леонтьевым, Сережей Сазонтьевым, Машей Шверубович, Жорой Богадистом.
В 2003 году в библиотеке им. М.А. Светлова, в год 100-летия поэта, состоялся вечер, на который меня пригласили, чтобы рассказать об университетском спектакле "Человек, похожий на самого себя". Разумеется, было бы уместней, чтобы об этом говорил Петр Наумович Фоменко, или Сережа Никитин – но оба не смогли. Я вспомнил о своем разговоре с одним юношей, мне было интересно, знает ли он кто такой Светлов. Он наморщил лоб, и произносит – Михаил Светлов? Откуда ты знаешь, – поразился я. Ответ был неожиданным – "Бриллиантовая рука". Оказывается, таким было название теплохода, где разворачивался сюжет фильма. Таким мы и помним легендарного поэта – как теплохода и человека... Три моих песенки на стихи Мих. Светлова спел артист театра ЭКСПРОМТ Саша Аксенов. А вели вечер незабываемые Лидия Либединская и Римма Казакова...
Галина Соколова написала и поставила два одноактных водевиля: “Я забыла переодеться” и “Южная ночь” – в этих пьесах мы сочинили с Милочкой несколько песен, а играли эти пьесы антрепризно. Кое-какие темы я впоследствии использовал в “Доходном месте”.
Потом была живая музыка в спектакле по Уильяму Хэнли “Бледный край небес”, поставленный и сыгранный Лилией Толмачевой – юного любовника героини играл Стасик Садальский, а затем Костя Райкин. Я предложил использовать в качестве музыкальной темы американскую балладу “It was a very good year”, Витя Фогельсон написал замечальный русский текст, а Лилечка не менее замечательно пела. Ни Стасик, ни Костя петь не могли… Этот спектакль, очень лиричный, томительный и музыкальный по настроению был сыгран несколько раз в Москве и Ленинграде.
В 1979 году на радио в литературно-драматической редакции выпускался спектакль “Как делается фильм” – по Карелу Чапеку. Текст блестяще начитали трое замечательных артистов – Евгений Весник, Юрий Яковлев и Людмила Целиковская. Меня пригласили сочинить фортепианную музыку, причем режиссер, Галина Каблова, попросила, чтобы помимо музыкальных тем на рояле звучали шумы – шаги рабочих в киностудии, стук молотка декоратора и прочее – то, что было в тексте у Чапека.
Когда работа завершилась, я спросил у режиссера, мол, как они на меня вышли, и она сказала, что меня, оказывается, порекомендовал Олег Павлович Табаков...
Две пьесы из этой работы я играю до сих пор, одну из них – регтайм “Ступени старого замка” сыграл на московском джаз-фестивале в 1983 году.
О товарищах-музыкантах
Теперь я расскажу о двух своих друзьях, коллегах-пианистах, которые заменяли меня иногда на сцене «Современника». Один из них появился во “Вкусе черешни” где-то в 1970 году – Григорий Пятигорский, тогда еще студент консерватории. Взаимовыручка музыкантов так же важна в театре, как и вторые составы для артистов – этим достигается надежность жизни самого спектакля. 
Гриша происходит из легендарной музыкальной семьи, где четверо братьев (младший – отец моего товарища) были заметными музыкантами, а второй по старшинству – Григорий, в честь которого и назван мой Гриша – великий американский виолончелист (1903-1976). Гриша настолько увлекся театром в стенах «Современника», что получил распределение после окончания консерватории в любимовскую «Таганку», и стал завмузом. Оформил там много спектаклей, к некоторым из них написал музыку, причем в спектаклях “Под кожей статуи Свободы” и “Вишневый сад” я соучаствовал как музыкант. Спустя годы, когда Гриша со своей женой Леной и двумя мальчишками уехал в Америку, а в театр пришел главным режиссером Анатолий Эфрос (тогда Любимову отказали во въезде в СССР) и стал восстанавливать свой спектакль “Вишневый сад” – я восстановил по памяти Гришину партитуру.
Интересная метаморфоза произошла с Леночкой Пятигорской, которая в Москве успела окончить инженерно-экономический вуз, но не работала по причине рождения детишек – младший родился за несколько месяцев до отъезда в штаты. Когда я навестил их в 1989 году, то-есть спустя 8 лет – Леночка уже была сложившимся замечательным художником, причем помимо живописи занималась и керамикой, и полиграфией, и многим другим. Эти таланты открылись в ней после тридцати. Старший сын Пятигорских, Миша, стал композитором и джазовым пианистом (учился у Кенни Барона), а в 2004 году выиграл престижнейший конкурс джазовой композиции им. Телониуса Монка. Младший, Лева, вопреки семейной традиции (а занимался-таки на виолончели!) – в музыку не пошел, окончил университет, и теперь он спец по компьютерному дизайну.
Второй мой товарищ, Валерий Котельников, пришел в последнюю версию “Вкуса черешни”. С ним меня уже связывали годы дружбы и сотрудничества. Началось это в конце шестидесятых, когда мы были сменными пианистами в ансамбле Виталия Клейнота в джаз-клубе – кафе Молодежное. У Валеры уже было имя в музыкальной Москве – он успел сделать записи с Андреем Товмосяном. По основной специальности он был нейро-биологом, ко времени появления в театре – доктор наук. Спустя несколько лет он тоже с семьей уехал в штаты. Джазового музицирования не оставляет, а, кроме того, много пишет о джазе, о Филадельфии (где живет и работает) и о ее музыкантах. Публикует он эти статьи (очень интересные) в Интернет-журнале «Полный джаз» на российском джазовом сайте, а в одной из них описывает наш с ним поход по джаз-клубам Филадельфии в 2003 году. В том же году я, наконец, познакомил Валеру и Гришу – они живут недалеко друг от друга и теперь с удовольствием общаются семьями.
Восьмидесятые
После того, как “Вкус черешни” всё же сняли с репертуара (вечных спектаклей практически не бывает – разве что “Синяя птица” во МХАТе) – связь моя с «Современником» не прервалась.
Я познакомился и подружился с мужем Марины Хазовой – режиссером Иосифом Райхельгаузом, и мы с ним сделали несколько работ на провинциальной сцене. Когда он ставил поэтический моно-спектакль с Валей Никулиным «1945» в «Современнике» в 1985 году, я занимался музыкальным оформлением. Никулин читал стихи поэтов-фронтовиков, но не только... Одно стихотворение “Белая лебедь на Чистых прудах…”, удивительно ажурное и музыкальное – выделялось из фронтовой стилистики. Райхельгауз вставил эти стихи Юры Юрченко, своего товарища (с которым я тоже подружился), в качестве тайнописи – ведь «Современник» находится как раз на Чистых прудах. Впоследствии я сочинил балладу на “Белую лебедь”. Юра стал “крестным отцом” постановки “Доходного места” в Хабаровской музкомедии, познакомив меня с главрежем этого театра Юлием Гриншпуном. Авантюрист по натуре, Юра отправился в девяностые путешествовать по Европе, и во Франции получил театральную премию как сочинитель и артист (“Фауст и Елена”). Теперь он снова в Москве.
В 1986 году в театре вышла премьера “Дилетанты” – спектакль-концерт, где участники показывали зрителю свои хобби. Леня Филатов читал еще не опубликованного “Федота-стрельца”, Веня Смехов – свои смешные миниатюры, Валя Гафт – эпиграммы, Галя Соколова – рассказы, я играл на рояле, и мы с Милой Ивановой показывали какие-то песни, а также сцены из “Доходного места”. Получилось так, что я способствовал первой публикации “Федота”. На премьере был приглашенный мной поэт Натан Злотников, с которым у меня была общая песня – “О, земля близ Онеги”. В те годы Натан заведовал отделом поэзии в журнале «Юность». После спектакля он попросил меня дать Лёне Филатову телефон редакции – Натан был сразу готов публиковать “Федота”, но с Филатовым не складывались отношения, так как редакция методично браковала Лёнины сочинения. Я передал это всё адресату, и через три месяца публикация состоялась. Интересно, что тогда текст “Федота-стрельца” слушался и читался как антисоветский.
Тут надо напомнить, почему таганковцы Филатов и Смехов (а также “Шапен” Виталик Шаповалов) оказались в стенах «Современника». Незадолго до этого главрежем «Таганки», как уже упоминалось, стал Эфрос, и в конфликтной ситуации упомянутая троица предпочла уйти из родного театра, а Галина Волчек их по-дружески приняла.
В том же году возник проект грампластинки “Поют артисты театра «Современник»”, идея эта принадлежала Глебу Скороходову, который был тогда редактором «Мелодии». На этом диске были представлены Валентин Гафт, Мила Иванова, Валентин Никулин, Лилия Толмачева. Для Игоря Кваши я сделал аранжировку двух песен Володи Высоцкого к спектаклю “Свой остров”, которые в спектакль не вошли, и мне казалось важным их опубликовать, так как не было известно записей этих песен самим Высоцким. Несколько песен, в том числе моих, мы записали с Милочкой Ивановой, а две моих детских песни – с Мариной Хазовой.
Через два года мы записали еще одну пластинку на «Мелодии» – авторский диск Людмилы Ивановой, там тоже были мои песни на ее стихи.
Одну из наших песен, “Весеннее танго”, взяла в репертуар Гелена Великанова – премьера состоялась на сцене концертного зала Россия – это было еще в семидесятых. Для меня это было событием – мы с Миляевыми присутствовали на концерте. Помню, что подошла к нам Майя Кристалинская и поблагодарила за хорошую песню.
Детские песни
Мне нравилось сочинять песенки для детей. Подходящие для этого стихи не так просто было сыскать, но все же какие-то замечательные тексты попадались на глаза. Борис Заходер, Вилли Брайнин, Овсей Дриз в переводах Генриха Сапгира и другие..
Особое место занимают превосходные сочинения поэта и детского психолога Вадима Левина, автора знаменитой "Глупой Лошади". Познакомился я с его творчеством во время работы над телевизионным спектаклем, музыку к которому сочинили мои друзья Сергей Никитин и Виктор Берковский, а я занимался аранжементом. Попробовал найти какие-то его тексты, не использованные другими авторами и это, представьте – удалось. Впоследствии мы познакомились с поэтом и подружились. Вадим Левин вел регулярные программы-занятия с детьми в ЦДРИ, на которые он специально приезжал из Харькова. Дважды я выступал на них со своими друзьями-артистами, которые пели мои песенки на стихи поэта. Вадим подарил мне свою пластинку, которую я сейчас держу в руках. Дарственная надпись гласит:
"Милому Виктору Фридману в надежде...
Для Витиного соло
И для Витиного хора
Я что-нибудь веселое
Хочу придумать скоро,
Чтоб все на свете дети
Запели песни эти".
Вадим Левин
15.03.84 г.
Теперь поэт живет в Германии.
Студенческий театр МГУ
В середине восьмидесятых судьба вновь свела меня с университетским театром; теперь его возглавлял Евгений Славутин, специалист по истории математики, кандидат физ.-мат. наук. Интересно, что с мехматянином Женей Славутиным меня, тоже мехматянина, познакомил мой друг таганковец Юра Беляев, предупредив, правда, что я буду иметь дело с не вполне нормальным человеком. Имелась в виду фанатичность, с которой Женя предавался Театру с большой буквы. Впоследствии, когда мы с ним подружились, и я уже прилично представлял – что такое есть Славутин – между нами происходили переговоры вроде следующего (телефонного):
– Витя (плачущим голосом), ты мне страшно нужен! – А что такое? – Ты должен написать мне оперу! – Оперу так оперу (говорю ему спокойно, так как знаю, чем это обычно заканчивается) – а когда можно посмотреть материал? – Завтра! – А что у тебя завтра? – Генеральная репетиция!
И всё же я благодарен Жене за то, что он меня вовлекал то в одно, то в другое – и на выходе было несколько выпущенных им спектаклей в Студенческом театре МГУ, где я сделал музыкальное оформление.
Главный же для меня прибыток – я сочинил цикл песен на переводы Беранже. В проекте был спектакль по Беранже и его стихам – о жизни и творческой судьбе (текст пьесы написали Славутин и Саша Вилькин). Спектакль не состоялся, интерес у Жени как режиссера к этому материалу угас, наступили иные времена. А у меня в сухом остатке – цикл. До сих пор не оставляю надежды театрализовать эту музыку. В стихах Пьера-Жана Беранже множество бытовых, психологически точных, зарисовок, много политической сатиры – как ни странно, многое актуально и теперь, и не только для Франции. Отношения художник-власть – это феномен, одинаковый, по-видимому, на все времена. Не сразу, кстати, полюбился мне Беранже (тут еще проблемы переводов, иногда архаичных, иногда слабых – впрочем, было из чего выбрать), но когда я проникся, то понял, что Беранже – это Высоцкий своего времени, тем и был любезен своему народу. Песенки свои он сочинял на известные ему мотивы, а популярность его на родине можно сравнить с любовью к Пушкину у нас в России.
Много лет назад Женя рассказал мне очаровательную байку времен 1968 года, хотя словцо «байка» в данном сюжете не очень может быть и уместно.
21 августа означенного года СССР вводит войска в Чехословакию… а в конце августа в Париже происходит XII Международный Конгресс по истории науки, куда прибывает советская делегация в составе двух профессоров – Б.А. Розенфельда и Д.Д. Иваненко (если только Славутин правильно запомнил состав делегации).
Советской делегации объявлен бойкот в связи с августовскими событиями (предлагалось даже исключить СССР из состава Конгресса). В общем, друзья-профессоры приходят на первое заседание, а – бойкот, их обходят стороной. Все же один французский ученый, лично знакомый с Розенфельдом, подходит и громогласно спрашивает, зачем, мол, вы ввели войска в Прагу. На что Розенфельд ответил так: – Да поймите, это не я, это Иваненко. И показал на него рукой.
Бойкот, разумеется, был тут же снят…
В те же восьмидесятые я привел в этот театр своего однокурсника Юру Огульника, который родился, чтобы жить на театре. Студентом он был участником факультетской агитбригады, и было видно по всей его пластике и способностям характерного артиста, что сцена ему необходима. Когда я познакомил его со Славутиным, он был в ранге старшего научного сотрудника в научно-исследовательском институте, кандидат технических наук – без колебаний оставил всё это, чтобы играть в студенческом театре, где уже более двадцати лет успешно служит.
Вообще, должен заметить, что студенческий театр (МГУ по крайней мере) обладает какими-то особыми формирующими свойствами, поскольку из его недр выходят известные в будущем артисты. В шестидесятые это Саша Филиппенко, Семен Фарада, Илья Рутберг, а в восьмидесятые – Алексей Кортнев, Валдис Пельш, Ира Богушевская, Максим Галкин – это только навскидку. Интересно, что и Агнешка Осецка была выходцем из студенческого театра – сначала Варшавского университета, затем киношколы в Лодзи. Я узнал об этом совсем недавно – на вечере ее памяти, на который меня пригласили рассказать о спектакле “Вкус черешни”.
Мои таганковские друзья
Поскольку я несколько лет сотрудничал с любимовской «Tаганкой», у меня завязались дружеские связи с 
артистами, составлявшими единую концертную бригаду, в которую я влился после отъезда в штаты Гриши Пятигорского. Почти с каждым из них были свои творческие проекты вне «Tаганки» – с Лешей и Катей Граббе мы занимались “Доходным местом” с режиссурой Ефима Кучера, с Олегом Казанчеевым и Лешей Граббе записывали на детском ТВ песенки к «Будильнику», с музыкальной Зоечкой Пыльновой, которая пела несколько моих баллад на стихи Андрея Вознесенского и Марины Цветаевой, с Таней Лукьяновой, которая была потрясающей Коровой в моей “Крошечке-Хаврошечке”. В этой бригаде были и другие прекрасные артисты, с которыми я дружу до сих пор – с Юрой Беляевым, с Танечкой Иваненко.
Юра Беляев рассказывал, что моя трехлетняя дочь помогла Юрию Петровичу Любимову решить финальную сцену «Бориса Годунова». Дело в том, что маленькая Тотоша, когда что-то не понимала, делала такое недоуменное личико (при этом выставляя пальчик вперед), что все помирали со смеху.
И вот на одной из заключительных репетиций «Бориса» Юрий Петрович потребовал от труппы, ползавшей по сцене на коленях, чтобы все сыграли пушкинскую ремарку «народ безмолвствует». Поскольку сам он не мог объяснить, чего добивается (видимо, и не знал – искал), ситуация традиционно накалилась (чему я бывал свидетелем). И в очередной раз, когда Петрович закричал, ну, мол, хоть что-нибудь сделайте – Юра, Леша Граббе и Олег Казанчеев, сговорившись, показали тотошину мимику в максимально тупом виде. «Вот!», – проорал Юрий Петрович, показывая рукой на ребят, – «вот как народ безмолвствует!»…
Перед глазами у меня такая картина – полнолуние, зимняя ночь, холм, покрытый огромной шапкой снега – и три фигуры, пробивающие тропу на вершину по пояс в снегу. Наверху – кладбище, на котором в неизвестном месте похоронена Марина Цветаева. Еще с утра Леша Граббе, Юра Беляев и я спланировали этот подвиг, узнав, что очередной концерт – в Елабуге. Бригада базировалась в Набережных Челнах и выезжала в соседние города. И вот после концерта, оставив уставших товарищей дремать в автобусе, вползли не без труда на холм и постояли немного у мемориальной доски. Воспоминание на всю жизнь...
Концертных бригад на «Таганке» было несколько (были подобные и в «Современнике»). Высоцкий, кстати, тоже был участником концертной бригады – не нашей, но с ним мы виделись многократно в театре – на «Таганке», в «Вишневом саде», где он был Лопахиным, и в «Современнике», где он очень часто появлялся на разных внутренних праздниках, почти всегда с Мариной Влади – интересно, что я ни разу не видел его нетрезвым, вопреки расхожему мнению…
“Между небом и землей”
В 1977 году вышел на Центральном ТВ спектакль с этим названием, по рассказу Виктории Токаревой “Ехал грека”. Инсценировал и поставил его Валерий Фокин. В главных ролях – Андрей Миронов и Марина Неелова, в других – Леночка Коренева, Татьяна Пельцер. Была там крошечная роль пианиста, руководителя оркестра, в котором на трубе играл персонаж Андрея Миронова – эту роль Фокин поручил мне. Два небольших эпизода, даже с диалогом – сидя у рояля, что весьма органично для меня. В спектакле звучит квартет Германа Лукьянова, записавший балладу “What’s new”.
С этой работой затейливо перекликается история сочинения моей песни «Весеннее танго».
Одна моя знакомая филологиня дружила с супружеской парой – Таней и Витей Поляченко. Познакомила и меня с ними, симпатичными ребятами, а Витя, компьютерщик, был к тому же страстным любителем джаза. Таня работала на ТВ, натурой была поэтической и баловалась сочинением стихов.
В какой-то день рождения Тани в качестве подарка мы с моей филологиней преподнесли ей песню на ее стихотворение:
«Помнишь первую осень, проведенную вместе?..
Запах листьев прозрачных… до сих пор он в крови… » и т.д.
Стишки зазвучали у меня в ритме танго…
Эту песню я как-то раз намурлыкал Миле Ивановой, она увлеклась музыкой, и сказала, что напишет свой текст, что и не замедлила сделать. Получилось «Весеннее танго»…
«Я советую вам непременно влюбиться,
И увидите вы – мир прекрасен вокруг!..»
Таня Поляченко была помощником режиссера у Валерия Фокина в теле-спектакле «Между небом и землей, и она пригласила на роль сына главного героя 6-летнего Глеба, сына той самой филологини, Оли Гречко… Так сошлись случайно в одном «кадре» знакомые друг другу персонажи…
Остается добавить, что Витя Поляченко рано ушел из жизни, Оли Гречко тоже уже нет с нами, дочь Вити и Тани стала знаменитой писательницей Полиной Дашковой (хотя она тоже Татьяна Поляченко), Глеб Смирнов-Греч, историк и философ, живет в Венеции…
А фильм-спектакль регулярно крутят на ТВ... Валера Фокин к своему 60-летию показал его как одну из самых удачных своих работ.
Tелевидение
Моя музыкальная авторская работа на ТВ началась в детской редакции - спектаклем (1978) по легендарной книге Льва Кассиля "Кондуит и Швамбрания". Песню "Точка, и ша" в этом спектакле спели Сережа Сазонтьев и молодая актриса Марина Хазова, которая незадолго до этого появилась в "Современнике".
Через несколько лет меня снова пригласили на детское ТВ – сочинить музыку к очередному «Будильнику» – была такая еженедельная воскресная получасовая программа. Тут она задумывалась как единое театральное действо, в отличие от обычных программ, когда просто показывали какие-нибудь мультики. За основу была взята “Алиса в стране чудес” со стихотворными текстами в переводе Бориса Заходера и некоторые другие его детские стихи. Музыку записала группа музыкантов из оркестра кинематографии, а песни исполнили, как всегда в таких случаях, мои друзья, артисты из «Современника» и «Таганки». Две песенки из этой работы спела потом на пластинке “Поют артисты театра «Современник»” музыкальная Марина Хазова.
В 1986 году И. Райхельгауз позвал меня в Липецк, где в тамошнем драматическом театре им. Л. Толстого он ставил спектакль для двух актеров – “Два сюжета для мужчин”. Главным режиссером этого театра был его друг, выходец из Одессы, как и сам Иосиф – Володя Пахомов. Две одноактные пьесы: “Вечер поздней осенью” Фридриха Дюрренматта, в переводе известного драматурга Семена Злотникова, и “Картина” Виктора Славкина, автора нашумевшей пьесы “Взрослая дочь молодого человека”. Интересно, что в “Вечере…” у Дюрренматта по сцене должны пробегать голые девки, чего на советском театре сроду не бывало. Райхельгауз рискнул – в его спектакле по сцене бегала актриса топ-лесс. В Москве такое в 1986 году было невозможно. Володя Пахомов, как главреж, санкционировал эту авантюру – он был членом местного обкома партии и сам принимал у себя спектакли. Одессит… Через год Иосиф поставил “Картину” на центральном ТВ с крупными актерами: Сергеем Юрским и Петром Щербаковым. Музыку я записал с двумя своими друзьями – саксофонистом Витей Алексеевым и банджистом Андреем Родионовым, по прозвищу "Кефир".
В 2007 году Иосифу Райхельгаузу исполнилось 60 лет, аккурат 12 июня, в День России. Я написал ему, режиссеру инаугурации президента Ельцина, поздравление:
Иосиф Леонидыч Райхельгауз
Недавно мне поведал откровенно,
Что смысла, мол, держать в строжайшей тайне
Уже теперь не видит никакого
Историю давнишнюю, которой
Исполнилось примерно лет семнадцать.
Сижу я как-то, мол, у президента
И чувствую – он чем-то озабочен.
«Всю голову сломал я, понимаешь –
Всё не могу решить, какую дату
Назначить бы для праздника России» –
Мне президент сказал – «вот ты, к примеру,
Когда родился, Йося? Что, в июне?
Двенадцатого? Это интересно!..
Во, надо же – хорошая идея!
Пущай же это будет днем России!»
СПРАВКА:
Борис Николаевич Ельцин ушел из жизни в апреле 2007 г.
“О, джаз!”
В 1989 году в джаз-клуб Глазурь, где я работал с певицей Галиной Филатовой, пришли трое – посидели, внимательно послушали, а в перерыве подошли к нам с Галей
и предложили участие в телевизионном художественном музыкальном фильме под названием “О, джаз!” – Гале предлагалась главная роль джазовой дивы, а меня попросили придумать музыкальное оформление. Режиссер, Григорий Илугдин, известный уже к тому времени документалист, решил попробовать себя в новом жанре. По сценарию певица должна была спеть довольно много джазовых стандартов, для которых нужно было найти оригинальную форму, а остальную музыку я сочинил. В следующем году телефильм был показан на ТВ. Участвовавший в записи музыки, мой товарищ, известный кларнетист Лев Лебедев, который жил и работал в штатах пять лет, видел этот фильм на русском канале ТВ в Нью-Йорке.
Долгое время мы с Гришей Илугдиным считали наш фильм утраченным – ни в каких архивах не удавалось его обнаружить, а некачественная запись с эфира на пленку не в счет... И вдруг – неожиданная удача, фильм проявился в фонде ВГТРК. Пару месяцев ушло на напряженные переговоры с телеканалом, чтобы получить копию своего же фильма... В декабре 2016 года мы показали фильм в ЦДРИ, посвятив этот показ памяти блестящих артистов, которые снялись в нем – Юрию Катину-Ярцеву, Григорию Лямпе и Юрию Волкову...
Документальное кино
Вскоре Г. Илугдин вернулся (по счастью) в лоно родного документального кино. В 1991 году он снял публицистический фильм “Долгая ночь Менахема Бейлиса” – история печально знаменитого дела Бейлиса, спроецированная на политическую атмосферу начала девяностых в России. В этой ленте использовались архивные съемки, произведенные фирмой братьев Патэ, судебного процесса в Киеве (1913). Режиссер решил добавить несколько игровых эпизодов, в духе немого кино, стилизованного под документальное – и сделал это довольно удачно. Получилось около десяти фрагментов, длиной каждый примерно минута. Эти кадры я озвучил на рояле, импровизируя прямо под картинку, пытаясь уловить настроение сюжета. Этот опыт мне очень пригодился впоследствии.
А что касается работ Григория Илугдина в документальном кино, то для меня особо выделяется одна из них, в которой я пальцем не пошевелил. Поясню… Мой университетский однокурсник, вместе со своей семьей, помогал престарелой легендарной писательнице и художнице Ефросинье Керсновской, прошедшей 18 лет сталинских тюрем и лагерей. После ее кончины он бережно хранит наследие этой великой женщины в виде текстов и рисунков. Издал книги. Однажды он спросил меня, нельзя ли как-то озвучить весь этот материал. Тут-то я его и познакомил с Гришей… Результатом явился документальный сериал из пяти фильмов «Альбом Ефросиньи», получивший международный кино-приз "СТАЛКЕР".
Наша с Гришей идея-мечта – снять документалистику о великой Алле Баяновой осуществилась в 2019 году...
https://www.youtube.com/watch?v=wCR26kW8HwE&t=33s
В 1997 году на новом телеканале «Культура» появилась рубрика “Документ-антология”, то есть показ лучших документальных фильмов. Поскольку речь шла именно об антологии, начали со старых немых фильмов. Занимался этим проектом кинокритик Георгий Халтурин – он-то и пригласил меня в эту работу. Ленты, которые мне предстояло озвучить на рояле, были полнометражными, к моему удивлению (поскольку я ничего не знал до этого о существовании подобных фильмов) – от 50 до 70 минут. Среди картин, с которыми я работал, были подлинные шедевры вроде “Падения дома Романовых” Эсфирь Шуб, “Человека с киноаппаратом” Дзиги Вертова. Технология работы заключалась в следующем – мне выдавали для предварительного просмотра на два-три дня видеокассету с фильмом, снабженную так называемым тайм-кодом, дома я сочинял несколько музыкальных тем, и после этого в студии под картинку вариационно строил на рояле музыкальную ткань. Вначале записывал по 5–7 минут, не более, после чего переводил дух. Втянувшись, играл подряд и по 20 минут. За три-четыре часа работы музыка к фильму бывала готова. Через неделю-другую фильм шел в эфире. Всего я записал музыку к семи картинам, причем в двух из них добавил скрипку и флейту – пригласив моего товарища, замечательного скрипача Аркадия Суздальницкого и мою дочь, флейтистку Таню Ларину, которая тогда училась в Гнесинской Академии.
Карьера барда
В 1966 году в очередной книжке «Нового мира» я ухватился за стихотворение поэта Натана Злотникова “О, земля близ Онеги”. Получилась песня, которой была уготована довольно длинная жизнь. И теперь бардовское сообщество знает меня по одной-единственной этой песенке благодаря тому, что она кочует из одного издания в другое. И пели ее довольно активно – вначале это был Сергей Никитин, потом я узнал, что она вышла на пластинке “Туристская песня”. Кстати, на Натана Злотникова после “Онеги” обратили внимание настоящие барды вроде Вити Берковского.
Забавный эпизод произошел в Ленинграде, в бардовском клубе Восход, куда мы приехали для выступления с Милой Ивановой и Валерием Миляевым. Они-то больше имеют оснований, чтоб называться бардами, но и мне нужно было что-то исполнить, чтобы оправдать свое появление на сцене. Спел, натурально, “Онегу”. Подошел потом местный звукоинженер и сурово выговорил мне, что нехорошо, мол, народные песни выдавать за свои…
А несколько лет назад я узнал с изумлением, что “Онегу” пели Визбор и Клячкин. Сообщил мне об этом архивист бардовского движения. Ну, с Евгением Клячкиным я не был знаком, а с Юрой Визбором как раз был, но он мне никогда не говорил об этом. Короче, мне записали компакт-диск, где собраны все известные записи “Онеги”, в том числе Визбор и Клячкин. А недавно прислали по интернету запись неизвестного мне Алексея Брунова на пластинке “Незапетое лучшее”.
Впрочем, теперь я могу считать себя полноценным бардом. В 2006 году вышли две юбилейные пластинки (СD) поэта Дмитрия Сухарева (барда и биолога, доктора наук), где есть моя песня на его стихи (“Ласточка”), которую я сам же и спел.
А в феврале 2014 бардовская стезя продолжилась: меня попросили выступить на концерте "Рояль в бардовской песне"... оказалось, что авторская песня ведется от легендарной "Бригантины", а она как раз и была сочинена под рояль. Потом рояль (или аккордеон) был главным героем на биофаке МГУ в 50-е, где блистали знаменитый Ген Шангин-Березовский, Дмитрий Сухарев и другие. Гитара у бардов появилась (и утвердилась) существенно позднее.
Музыкальный театр «Экспромт»
На заре нашего знакомства и сотрудничества в «Современнике», когда мы уже сочинили вместе две-три песенки – Милочка Иванова подарила мне на день рождения пластинку “С Новым Годом!”, где была ее песня в исполнении Гелены Великановой. Поскольку тогда она меня ещё недостаточно хорошо знала и во многом идеализировала, то написала на конверте пластинки следующие строки:
Вы из встреч – из самых лучших,
Вы из праздничного мира.
Я, любя Вас, буду мучить:
Заставлять писать клавиры.
А впереди были годы непрерывной ругани из-за текстов и музыки, что, возможно, способствовало некоторому взаимному улучшению качества продукции. Всё-таки вместе (с Валерием Миляевым, разумеется) мы сочинили несколько больших музыкально-театральных работ. Что до упомянутых в стишках клавиров, то это оказалось злым пророчеством – я, не очень любящий играть по нотам, написал (и продолжаю писать) довольно большое количество нотного материала в виде клавиров и партитур.
Настоящее знакомство с Милочкой, перешедшее постепенно в дружеские, а главное – в творческие отношения, произошло на летних гастролях СОВРЕМЕННИКА в Свердловск, в 1976 году. Выходные дни труппа проводила на пляже озера Шарташ, погода была роскошная, в нашей музыкальной группе постоянно бренчала гитара, артисты с удовольствием распевали песенки… Милочка сообщила мне, что сочинила два текста, к одному уже подобрала музыку («Сосны шапками качали, мы у озера сидели… и догадается любой, что звали девочку – любовь…»), а ко второму тексту музыка, мол, не складывается… Я попросил записать стихи, и к вечеру песня была готова («Мы вдвоем, с нами дождь, он весь мир заполнил. Этот миг навсегда, этот миг навсегда мы с тобой запомним…». На следующий вечер обе новые песни мы исполнили в театральном концерте.
В 1979 году СОВРЕМЕННИК снова был на Урале, теперь на Южном, в Челябинске. Самым популярным местом для труппы был ресторан «Уральские пельмени», с замечательной (недорогой!) кухней и разнообразными вкуснейшими пельмешками, среди которых особенно изысканными были ручной работы изделия из оленины. Их в театре прозвали ласково и несколько цинично – Бэмби…
Нас с Милочкой пригласили на концерт в Миасс, куда она особенно стремилась попасть, ведь эвакуационные два года девочкой-школьницей они с мамой провели там, в доме солдатки Елены. Мы приехали, устроились в гостинице, и пошли бродить по старому городу… Удивительно, но Мила вспомнила улицу и дом своего детства, не без трепета вошли в калитку. На дворе было несколько женщин – одна из них была та самая Леночка. Слезы, радость… Вечером на концерте Мила спела только что сочиненную песню («…солдатка тетя Леночка мне шанежки пекла… девчонка, в косах ленточки, как старое кино… не плачьте, тетя Леночка – всё было так давно…»). Бывшая солдатка сидела в зале…
Я уже упоминал в этих записках – как ревнива была Мила к каждому сочиненному слову и как болезненно реагировала на просьбы что-либо переделать или отредактировать. Она приносила обычно обрывочные строки, написанные в разных ритмах, что мне было только на руку, поскольку давало возможность разнообразить музыкальную ткань. Результаты бывали и просто неплохие, а порою и весьма яркие, так как у Милочки был превосходный русский. Но процесс редактирования бывал непростым...
Однажды после довольно нервного телефонного разговора о стихах к очередному номеру заговорили про кулинарные дела. Мила любила готовить и объяснять как варить борщ в термосе. Я ей ответствовал – борщ, мол, ерунда, я могу и щи зеленые сварить, и котлеты пожарить… последовала пауза, после которой я услышал в трубке: «…совсем опустился»… Эта фраза стала крылатой – с тех пор, когда кому-нибудь из нас удавалось достичь какого-либо творческого успеха, про него говорили – «…совсем опустился»…
Историю возникновения музыкального спектакля “Доходное место” по пьесе А.Н. Островского я описал в “Театральном Миляеве”. В 1984 году режиссерский курс музыкального отделения ГИТИСа (теперь РАТИ – Российская Академия Театрального Искусства) выпустил дипломный спектакль “Доходное место” по А.Н. Островскому. Это было несколько нестандартно для тогдашнего театрального вуза – вместо обычных отрывков полноценный музыкальный спектакль с пением и законченным пластическим решением, сделанным тоже дипломником ГИТИСа, балетмейстером Витей Ширяевым, моим университетским товарищем, кандидатом химических наук. Спектакль был сыгран дважды, причем под рояль, у которого сидел автор, то-есть я. Меня тоже театрализовали – в начале действа я выходил во фраке и цилиндре со свечой в руках (изображая самого Островского), ставил свечу на рояль и играл вступительные аккорды.
Работа так всех увлекла, что сразу возникла идея создания нового музыкального театра – ведь имелись: готовый авторский коллектив, режиссура и актерская труппа. Всё же до реализации идеи, в виде собственной сцены, прошло ещё 5–6 лет. За это время мы с моим обобщенным либреттистом Миляевым-Ивановой сочинили первую нашу детскую музыкальную театральную работу (мюзикл? оперетту? – трудный вопрос) – и очередной курс в ГИТИСе поставил этот спектакль, по русской народной сказке “Крошечка-Хаврошечка”. Премьера состоялась в Сыктывкарском театре оперы и балета – две недели подряд постановка шла во время зимних детских каникул.
Театр со своей собственной сценой – детский музыкальный театр «Экспромт» – открылся в 1990 году, в маленьком зальчике на 80 мест, в центре Москвы, неподалеку от Чистых прудов. В этом театре в разное время играли 6 моих спектаклей, последний – “Красная Шапочка” – в 2014 году.
К предыдущему моему дню рождения, в разгар работы над "Красной Шапочкой", Милочка написала мне следующие строки:
Мы все не очень молодые,
Но всё ж пока еще живем.
Бывает, что порой хромые –
Творим, и любим, и поем.
Вы молодец, Вы, Витя, в форме,
Туда бежите Вы, сюда…
Вас – руки, Волка – ноги кормят,
А остальное – ерунда.
Вот только денег бы побольше,
Не знаю, правда, где их взять…
Желаю денег,
И подольше
Вам, Витя, хвостиком махать!
Людмила ИВАНОВА-МИЛЯЕВА
Народная артистка России
"Попутчики"
Долгое время мы с Милочкой лелеяли идею возродить в «Экспромте» спектакль «Вкус черешни». Нашлось, наконец, время, решили, что это будет работа, посвященная Булату Окуджаве, то есть договорились использовать в основном его песни, помимо тех четырех, которые он сочинил специально ко «Вкусу черешни». Когда спектакль был уже готов и уже был назначен день премьеры – всё рухнуло, поскольку польское авторское общество отказало «Экспромту» в разрешении на этот материал. Дело в том, что в Польше пьеса была зарегистрирована с музыкой польского автора, а от этой музыки «Современник» отказался ещё в 1969 году. Но что можно было во времена, когда авторское право было весьма зыбким, то теперь стало нереальным.
Спрашивается, как быть? Обычно в таких случаях работа сворачивается, делать нечего… Обычно, но не тогда, когда за дело принимается Людмила Иванова-Миляева – она никогда не сдается!.. За считанные дни ею была написано новая пьеса, получившая название «Попутчики», где сохранилась внешняя сюжетная канва «Вкуса черешни», а содержание было совсем другое, более близкое к реалиям современной российской жизни, главных же героев она спроецировала на себя – артистку и на мужа – физика…
Премьера «Попутчиков» состоялась в 2010 году, и до сих пор спектакль идет с большим успехом.
Концертные программы
В последние годы вместе с моими друзьями, замечательными драматическими артистами, которые любят и умеют петь – я занимаюсь музыкально-поэтическими программами. Например, с Дмитрием Назаровым – театральное действо памяти Леонида Утесова, с песнями из репертуара великого шоумена, а также «Коллекция», с русскими романсами и песнями Эдуарда Колмановского. В программе памяти Александра Вертинского прекрасно читает воспоминания Валерий Баринов, а Саид Багов поет песенки незабвенного барда. С блестящим Саидом Баговым были сделаны две программы: «Превратности любви и бытия» и «Театральные осколки». В театрально-концертном зрелище по воспоминаниям Аркадия Райкина заняты артисты Анатолий Белый и Андрей Межулис. Все эти программы играются в разных московских залах: в Московском Доме Музыки, в теа-центре им. Вс. Мейерхольда и некоторых других. А также во многих городах России, в Киеве и в Берлине.
6 июня 2019, в день рождения Александра Пушкина, в Женеве, в Организации Объединенных Наций – проходил День русского языка. Выступали с небольшими речами о русской культуре посол России и представитель ООН. А затем был коротенький концерт – мхатовец Дмитрий Назаров читал стихи Бальмонта, Блока, Саши Черного, и пел салонные русские романсы, в моем аккомпанементе.
Пока мы с Димой шли к тому залу, где было наше действо – проходили мимо огромного пустого зала. Не отказали себе в удовольствии забраться на трибуну и сфотографироваться...
Иногда концертная судьба сводит меня с хорошими певцами, для которых я не ленюсь делать транскрипции известных и хорошо забытых романсовых шедевров. Нередко я выступаю с тенором Валерием Кучеренко и басом Владимиром Огневым, и сам получаю большое удовольствие от музицирования. Наши совместные выступления бывали в Московском Доме Ученых, в Екатеринбурской филармонии, в Перми и других городах России.
21 апреля, 2018
19 декабря 2020 года известному скрипачу
Эдуарду Грачу исполнилось 90 лет…
В этот день мой близкий товарищ, Вилли Брайнин-Пассек (музыкант, поэт, эссеист, педагог…), поместил в ФБ свои детские впечатления о молодом скрипаче:
…фантастика. Поскольку Грач - воспоминание моего глубокого детства (выступал в Тагиле в Малом зале ДК Уралвагонзавода), не предполагал, что он жив. И ещё помню от родителей "Эдик Грач и Розочка Файн". Почему в таком сочетании – не помню. Может, играли вместе? Может, посетили Тагил друг за дружкой? Погуглил – и Роза Файн тоже жива, ей 91…
Имя, которое долго мне не попадалось на глаза, и порадовался искренне – Эдуарду Грачу 90 !!
Прочел несколько статей в интернете о музыканте (почему проявил такой интерес – об этом ниже), и обнаружил, что главным педагогом Эдуарда Грача являлся легендарный профессор Абрам Ильич Ямпольский, он занимался с мальчиком в ЦМШ, затем с юношей в Московской консерватории, а затем с молодым человеком в аспирантуре. Это уже было на склоне его лет, и когда профессор ушел из жизни, Эдуард продолжил занятия с Давидом Федоровичем Ойстрахом.
В комнате у меня над роялем висит фотопортрет моей прабабки работы моего прадеда, Ильи Самойловича Чулка (или Чулока, тут я затрудняюсь, – он был просто Чулок, хотя моя матушка, носившая эту фамилию, считала, что она – Чулок с ударением на первый слог), профессионального фотографа, владельца фотоателье, в провинции, на Украине, скорее всего в Екатеринославе. Девичья фамилия прабабки – Ямпольская, она родная сестра Абрама, а также Марка – еще одного профессора Московской консерватории, виолончелиста. Фаина Ильинична умерла задолго до моего рождения. Но портрет настолько хорош, что я поместил его в красивую деревянную раму – он напоминает мне о моих корнях.
Несколько слов о моем прадеде, фотохудожнике, благодаря которому сохранилось у меня довольно много старых фотографий, на которых запечатлена моя многочисленная провинциальная родня, потомки которой рассеялись по планете. На одном из таких фото в Гришино – вся мишпуха, человек тридцать: бабка с дедом, их сестры и братья, другая родня, причем некоторых я знаю по именам, а многих знал лично, поскольку довольно часто родня (Баку, Махачкала, Макеевка, Томск…) наезжала в Москву – к своим. Увы, на прадедах мои знания о родственниках завершаются. Между тем, у нас с Вилли есть знакомый американец, который раз в несколько лет совершает визит в Британию, на могилу своего старшего известного ему предка – XII век. Как не позавидовать…
Однако, вспомним нашу тему – Эдуард Грач.
В моем подъезде в Петроверигском переулке, дом 3, жил известный адвокат Грач, приютивший на какое-то время своего провинциального племянника Эдика, скрипача. Он уже был юношей, когда я появился на свет в 1944 году. Мне доводилось бывать в их квартире, уставленной антиквариатом, на 2 этаже. Помню легенду, по которой юнца заставляли заниматься на скрипке.
Перед глазами стоит ослепительная красавица-жена старшего Грача, в домашних шелках, а также телевизор Рембрандт, купленный специально для пожилой домработницы.
Так мне помнилось еще вчера. Но сегодня мои воспоминания приобрели объем и расцветились. Я позвонил в Испанию.
В том самом подъезде в Петроверигском жила очаровательная девчушка, Инночка Вейсман, моложе меня аж на целый месяц. Жизнь развела нас в дошкольном детстве. Прошло лет этак 60…
Раздался звонок на скайпе. Женский голос – случайно, Вы не жили в детстве в Петроверигском? Инночка, вскричал я, откуда ты образовалась? Оказалось, Инна давно живет в Испании, под Барселоной, в своем доме, четвертый раз замужем. По тону рассказа подразумевалось, что сложная ее судьба связана с тем, что я исчез из ее жизни. Она прекрасно помнила моих родителей, Розу и Наума, а я ее родителей, Лидочку и Мишу – они дружили. Вот уже примерно 10 лет как мы виртуально регулярно общаемся.
Инне я и позвонил, в надежде освежить картинки детства. Надежды весьма оправдались. Оказалось, что Инна с папой и мамой жили в одной квартире с Грачами – две комнаты занимала одна семья и еще две – другая. Этого я не упомнил, а Грачей видел, очевидно, когда приходил в гости к девочке. Адвоката звали Виктор Израилевич, его жену – Элла Владимировна. Кстати, отца Эдуарда звали Давид Израилевич, он тоже был юристом (и экономистом). Инна помнила, что Эллочка учила маленькую девочку шикарно одеваться и вести праздный образ жизни.
Далее я излагаю то, что узнал от Инны Вейсман. У Эллы было еще две сестры – все три девы были писаные красотки. Основной род деятельности всех трех – общение с лицами, которыми интересовался НКВД (наверно, в те годы – уже МГБ). Причем, присутствовал ли сексуальный элемент в общении – недостоверно. У адвоката возникли финансовые проблемы с законом, он угодил на какое-то время за решетку, а когда вернулся – Эллы уже не было в живых, она умерла молодой, в свои 42 года. Будто бы за ней приехала некая машина, что нередко бывало – в той машине она и скончалась. Виктор Израилевич (как он запомнился Инне) был исключительно интеллигентный и деликатный человек. У Виктора и Эллы была удочеренная девочка, из испанских детей. Вернувшись из заключения, адвокат воспитывал эту девочку, которую они звали Лелей.
А скрипач (и альтист) Эдуард Грач сделал весьма успешную творческую и педагогическую карьеру, которая продолжается по сей день.
Виктор Н. Фридман
20-е, декабрь, 2020
Ушла от нас Нина Михайловна Дорошина, незабвенная Ниночка, превосходная актриса...
В середине 70-х в СОВРЕМЕННИКЕ играли шекспировскую "Двенадцатую Ночь", с новым переводом Давида Самойлова. В этом спектакле Нина Дорошина была Марией.
Глядя вслед уходящей Марии, сэр Эндрю Эгьючик, сначала устами Олега Даля, потом Кости Райкина, произносил восторженно: – "Славная бабенка!..".
Точнее о Ниночке Дорошиной сказать невозможно...
Упокоилась на Пятницком кладбище, неподалеку от подруги – Милочки Ивановой.