О Романсиаде
Осенью 1999 года я отправлялся первый раз в Израиль, там в школьной программе учился мой сын Саша. Перед отъездом навестил Аллу Николаевну Баянову в знаменитом Склифе (больнице им. Склифосовского) – она там лежала после перелома шейки бедра, в состоянии, мягко говоря, не самом приятном. Попросила меня поставить за нее свечку в Храме Гроба Господня. Я это сделал... По приезде через две недели обнаруживаю, что А.Н. уже дома, в прекрасном расположении духа – и даже уже успела побывать на радиостанции «Эхо Москвы» в ночной передаче о романсах, причем на том эфире произошел курьезный инцидент, о чём будет рассказано позже.
По приезде же я нашел свой автоответчик заполненным тревожными сообщениями от Гали Преображенской: "Витя, срочно позвони!". Выяснилось, что начинается третий сезон Романсиады, и я был нужен Г. П. в качестве концертмейстера для исполнителей салонного романса. О конкурсе Романсиада я уже к тому времени был наслышан – Баянова там заседала в предыдущие два года в жюри, и Мила Иванова, кстати сказать, тоже.
Романсиада – что это такое? Галина Преображенская задумала грандиозный проект (конкурс под этим названием) возрождения интереса к русскому романсу, во всех его проявлениях – от классического до салонного, городского и даже цыганского. Предназначался этот конкурс для творческой молодежи от 17 до 28 лет – для студентов училищ, консерваторий и для молодых артистов. Забегая вперед, скажу, что проект этот успешен – сезон 2018 года уже 22-м.
Более десяти сезонов я занимался Романсиадой – и в качестве педагога-концертмейстера, и как член жюри.
***
Галина Сергеевна Преображенская, художественный руководитель Романсиады – это 
редкий пример человека на своем месте. Превосходный музыкант, – пианистка, окончившая Гнесинский институт (ныне Академия), работавшая в качестве концертмейстера со многими оперными звездами – и вдруг открывшая в себе таланты просветителя и замечательного организатора. Она увлеклась русским романсом и в его классическом виде (как ее учили – на лучших сочинениях Глинки, Чайковского, Рахманинова...), и в салонном жанре (на замечательных примерах исполнений Морфесси, Козина, Лещенко, Юрьевой, Баяновой, Брегвадзе...), поняла прелесть и великолепие исполнений артистов пусть с небольшими (неоперными), но красивыми и выразительными голосами – при этом артистов настоящих, обладающих большим драматическим талантом. Поскольку и я прикован к этому жанру вроде булгаковского героя ("как жук к пробке") – мы с Г.П. единомышленники.
Поначалу казалось удивительным и даже странным – зачем в одном конкурсе смешивать столь разный репертуар: и классику, где от участника требуется показать профессиональные навыки владения вокальной техникой, и салонный романс, где в большей степени конкурсант должен продемонстрировать актерское мастерство; а в последние годы в условия конкурса входит также исполнение современного романса, что тоже создает какие-то новые акценты в интерпретации. В других романсовых конкурсах – в Петербурге, скажем, или в Таллине – такого репертуарного разнообразия не требуется: принципиальные вокалисты поют Чайковского, Рахманинова, Алябьева на одних конкурсах, а драматические артисты, обладающие музыкальностью, поют городские романсы – на других. Вопросы эти часто возникали.
Такой репертуарный подход выкристаллизовывался постепенно и сложился примерно к шестому сезону, когда исполнение номеров разных стилей стало обязательным для всех конкурсантов, а сам этот принцип фактически заключался в мечте отыскать артистов, которые могли бы исполнять романс во всём его жанровом многообразии так, как это блистательно делали Лемешев и Обухова.
Парадокс состоит в том, что именно салонные романсы, эти простенькие на взгляд песенки, бывают порой недоступны некоторым певцам с крупным голосом, которые заботятся однако не о проникновении в образ героя романса, а о ложно понимаемых вокальных задачах. Поэтому на самом конкурсе жюри оценивает вовсе не вокальную технику, а умение исполнителя убедительно сыграть маленький музыкальный спектакль на материале трехминутного номера.
Поскольку желающих петь в конкурсе сразу стало очень много – Г.П. придумала проводить его по региональному принципу – скажем, в 
Москве (чаще всего в Остафьеве, поместье князя Петра Андреевича Вяземского, близкого друга Пушкина – романтическое местечко; сейчас дом на реставрации) выступали конкурсанты из центральной России, в Кемерове - из Дальнего Востока, Сибири, и ближнего юго-восточного зарубежья, в Минск съезжалось ближнее западное зарубежье.
На этих региональных Романсиадах число участников доходило иногда до 50-60. И снова в Москве, теперь уже в Колонном зале, проходил заключительный этап, на котором пели победители региональных Романсиад, числом не более 12-ти (а потом проходил гала-концерт, на котором выступали и конкурсанты и члены жюри, всем известные артисты). Города год от года менялись – так что с Романсиадой я побывал в Ереване, Томске, Туле, Твери, Шымкенте – кроме перечисленных выше.
Конкурс стал международным – любой, поющий по-русски, исполнитель романса может принять в нем участие. У нас пели американцы, израильтяне, корейцы, китайцы, – не говоря уже о многочисленной молодежи из ближнего теперь уже зарубежья – то-есть о грузинах, армянах, украинцах, казахах... могу дальше перечислять.
В последние годы наряду с главной Романсиадой проводятся ещё два конкурса: детский – "Надежда Романсиады", где выступают участники до 16-ти лет (кстати, одна из таких участниц, повзрослев, уже успела стать дипломанткой большой Романсиады), и так называемая "Романсиада без границ", в которой может принять участие вообще каждый желающий (непрофессионал в том числе) – а таких желающих в России очень много. В скорой перспективе новая – "Воинская Романсиада". Репертуарные корни – в гусарской песне и в песнях военных лет.
***
Романсиада – это замечательное развлечение. Стало уже избитым признание многих педагогов в том, что общение с молодежью дает ощущение радости, нужности и прочая. Всё это так, безусловно. Что до меня, то, как мне кажется, я сам продолжаю учиться, и растет мое понимание этого загадочного, такого притягательного, жанра.
Мой путь проникновения в сущность романса лежит через текст, ведь на протяжении многих лет я наблюдал работу над ролью хороших драматических артистов. Удивительно следующее – если певец понимает, о чём он поет, и понимает, что стоит непосредственно за текстом романса – у него правильно выстраивается дыхание, правильно работают связки и многое другое, чему обычно учат вокальные педагоги (профессора в том числе) – но только методом работы над диафрагмой, связками, горлом.
Замечательный педагог в лице Николая Николаевича Голышева, профессора Екатеринбурской консерватории, который сам поет потрясающе, хотя преодолел уже 80-летний рубеж (его благодарные ученики устроили ему мировое турне по местам своей теперешней работы – Европа и Америка), – человек, с которым я дружу все годы Романсиады, он постоянный член жюри и поставщик новых талантов. Так вот, мы с господином профессором обнаружили, что придерживаемся схожих взглядов на методику постижения романсового искусства (ну, конечно, он знает и много других, неведомых мне, вокальных секретов). В любом случае – теперь никого не удивляет мнение, что оперная ария – это в каком-то отношении проще, чем романс. А профессор Голышев специально направляет к нам своих учеников, чтобы они (как он выражается) прошли школу Романсиады.
За годы Романсиады я имел счастливую возможность дружески общаться и с другими нашими крупными артистами, которые были членами жюри – опытнейшими мастерами и знатоками жанра. Нани Георгиевна Брегвадзе, изумительная исполнительница, продолжательница «грузинского акцента» в русском романсе, дружила с Баяновой и не раз выступала в ее концертах. Причем была одной из немногих артистов, кем искренне восхищалась Алла Николаевна. Горжусь дружбой с профессором Сергеем Борисовичем Яковенко, тончайшим камерным певцом и блестящим педагогом, автором многочисленных трудов о вокальном искусстве, среди которых выделяется книга об истории русского романса.
Один бывший студент ГИТИСа рассказывал мне, что великий оперный режиссер Борис Александрович Покровский советовал будущим оперным певцам слушать пение Владимира Высоцкого, обращая внимание на работу его со словом, на дыхание, интонацию...
Вспоминаю одного конкурсанта, 17-летнего баса, с красивым голосом – мне надо было выбрать с ним тональность для знаменитого романса на стихи Лермонтова "Выхожу один я на дорогу", и через пять минут выйти на сцену. На репетиции юноша прилежно и без всякого выражения гудел куплет за куплетом... Я его остановил и говорю, мол, давай прочтем стихи. Вначале поэт как бы рисует картину природы:
Выхожу один я на дорогу;
Сквозь туман кремнистый путь блестит;
Ночь тиха. Пустыня внемлет богу,
И звезда с звездою говорит.
В небесах торжественно и чудно!
Спит земля в сияньи голубом...
Что же мне так больно и так трудно?...
А вот здесь, говорю, давай подумаем. "Что же мне так больно...". Значит, герой романса вышел на дорогу в этом состоянии. Значит, и начало романса тоже должно быть окрашено этим настроением. Тут лицо юноши осветилось – он понял! Поскольку он был не бесталанен – спел превосходно и на региональном конкурсе был первым.
Как-то незаметно я стал сочинять специально для Романсиады (конечно, и раньше у меня были сочинения, которые можно было считать романсом – но то были номера в спектаклях). Началось всё с того, что Г.П. попросила что-нибудь написать для юного тенора – довольно глупо выглядит, когда 20-летний молодой человек поет: "Я старше Вас, дитя мое...", а ведь большинство романсов – возрастные. Так появился романс "Доверяю Вам, мадам, я судьбу свою", который уместно было бы спеть юноше, адресуясь к красивой, вроде Г.П., даме. Потом появилось ещё несколько романсов, и я не оставляю стараний... Забавно, но многие любовные тексты в романсах от мужского лица написаны дамами, «Вам девятнадцать лет», например, вот и текст «Доверяю Вам…» написан моей женой.
Помимо авторской работы я довольно много занимался так называемыми транскрипциями, которые рождались в процессе работы с конкурсантами. Результатом этого явились нотные сборники романсов, в большом количестве выпущенные Романсиадой в помощь любителям и профессионалам. Кстати, все они выставлены на сайте Романсиады. В предисловии к одному такому сборнику я написал, адресуясь к концертмейстерам:
Дорогой коллега!
Ты раскрыл эту нотную тетрадь, а это означает, что у нас схожие музыкальные интересы, и жанр салонного русского романса тебе не безразличен.
Попробую сказать несколько слов о том, как я, написавший эти нотные тексты, представляю себе музицирование в таком замечательном жанре, а главное здесь, как мне кажется, следующее.
Все эти песни и городские романсы зачастую не имеют надежного автора, и передаются как бы «изустно», подвергаясь при этом неизбежным изменениям (подобные метаморфозы всегда происходят с народной музыкой). Другими словами, эти произведения фактически вариационны – этакое русское барокко.
Ноты популярных романсов нередко издавали, но что это были за клавиры, как правило? Иногда их писал сам автор-любитель, или же пианист, которого автор просил об этом. Когда такие ноты попадали к профессионалу, они подвергались существенной обработке. Представьте себе ноты прелестных песенок Александра Вертинского, который, по собственному признанию, не только не имел музыкального образования, но и нот не знал вообще. Вертинского, кстати, чаще всего публиковали в виде нотной строки, с аккордовой поддержкой.
Поэтому выглядит наивной попытка точно следовать нотации салонного романса, как это принято у приверженцев строгого стиля в классической музыке.
Стало быть, к клавиру романса, в том числе и к этому, который сейчас стоит на пюпитре твоего рояля, не следует относиться как к непреложной музыкальной истине.
В нашу исполнительскую задачу не входит восстановление какого-то (может, и вовсе несуществующего) авторского варианта, наши задачи совсем другие – художественные.
Тут огромный простор для собственного творчества, причем не только вдумчивого аккомпаниатора, но и талантливого вокалиста, которые вместе хотят найти свое, сокровенное, прочтение понравившегося романса. В клавире запечатлен всего лишь один из возможных вариантов мелодической линии и партии фортепиано, а вариантов интерпретации, и это убедительно показывает музыкальная деятельность выдающихся певцов и концертмейстеров – великое множество.
Работая над этими клавирами, я опирался не только на собственную концертную практику, но также «вольно или невольно» пользовался идеями певцов и пианистов, которых мог бы назвать своими учителями, если бы был с ними ближе знаком…
К трудностям, а равно как и радостям работы над романсом относится поиск художественного образа героя: ведь, по существу, это маленькое театральное действо с законченным сюжетом, – когда перед режиссером лежит текст пьесы, он должен в первую очередь решить, о чем будет его будущий спектакль.
Ну, а пианисту следует добиваться того, чтобы фортепианная ткань звучала прозрачно, необходимые контрапункты были выразительны – и всё это для того, чтобы вместе с певцом составить единый камерный ансамбль. Для того, чтобы как равноправные художники нарисовать прекрасную романтичную миниатюру.
Особо скажу о романсах, которые справедливо принято относить к классике – это произведения великих сочинителей, в ряду которых А. Алябьев, М. Глинка, А. Даргомыжский, П. Чайковский, С. Рахманинов и многие другие – широка палитра крупных русских композиторов! В среде профессиональных музыкантов всегда находились исполнители, склонные к свободному музицированию, которые решались на свободное же изложение полюбившихся мелодий. И, разумеется, это не было новшеством – ведь подобные музыкальные преобразования (транскрипции, реминисценции и вариации) мы видим и у Ф. Листа, и у Ф. Бузони (который вообще считал импровизацию необходимым элементом исполнения), и у С. Рахманинова и у многих других.
Тут уместно вспомнить и замечательных авторов, для которых работа с произведениями классических композиторов составляла суть собственного творчества: например, Дмитрия Темкина, голливудского музыканта, создававшего роскошные «кино-музыкальные романы» на основе известнейших классических шедевров (например, в таких кинофильмах, как знаменитые «Большой вальс» и «Чайковский»). Всего таких лент у него было около 150-ти.
Мне показалось возможным попробовать представить себе современное звучание нескольких из дорогих мне классических романсов. Я взялся за эту работу со всем уважением и огромной любовью к творчеству гениев русской музыки.
C пожеланием удачи и удовольствия от музыки!
Твой,
Виктор Н. Фридман
Годы Романсиады
Перелистываю буклеты Романсиады за все прошедшие годы – сколько же известных теперь артистов открыл этот фестиваль!..
Иногда бывало так, что если исполнитель не занимал призового места в конкурсе, то он приходил на следующий год – а если опять не достигал заметного успеха, то появлялся вновь, и почти всегда к такому упорному конкурсанту приходила удача. Ведь артист – это и характер не в последнюю очередь. Умение "держать удар" – это то, что я, знакомый с театральной жизнью Москвы, видел в хороших артистах.
Именно такой путь прошла, например, Ира Крутова, сопрано, ставшая лауреатом в 2002 году, – теперь она известная в Москве певица, пела сольные концерты на лучших сценах, в зале Чайковского в том числе.
Один из самых ярких конкурсантов – Дима Степанович (2002), солист музыкального театра им. Станиславского и Немировича-Данченко – бас шаляпинского размаха.
Давид Отиашвили и Нино Аразашвили (1999) – прелестный дуэт из Тбилиси, прекрасный пример так называемых "безголосых" певцов.
Герман Юкавский (1999), обаятельный и фактурный бас – ведущий солист Камерного музыкального театра под руководством легендарного Бориса Покровского. Герман один из самых преданных жанру салонного романса артистов, ведет активную концертную жизнь.
Маша Людько (2000), сопрано – поет в Мариинке и в Большом, в Берлине, Вене и т.д. Кроме того занимается педагогикой, и заведует кафедрой гармонии и сольфеджио в Петербурской консерватории.
Самобытный юноша, почти мальчик (в 2001 году ему было 17 лет, случай исключительный для финала), уникальный баритон, Арсен Согомонян из Еревана – родился, по-видимому, артистом. Пел в Ереванском оперном театре. Теперь он солист музыкального театра им. Станиславского и Немировича-Данченко.
Марина Поплавская, сопрано – получившая гран-при в 2004 году, а затем почти без перерыва гран-при конкурса Марии Каллас в Афинах – далее последовало приглашение в программу молодых артистов Ковент-Гардена, а впоследствии и в Метрополитен Опера. В 2005 году состоялся концерт в Ковент-Гардене, где она спела цикл Шумана и цикл салонного русского романса. Ее исполнение внешне незатейливых русских песен (после Шумана!) встретило искренний восторг публики (не знавшей языка в большинстве своем) – о чём я, сидевший тогда у рояля, свидетельствую здесь.
Максим Катырев (2003), баритон – исполнитель нового типа (а может, давно уже исчезнувшего...), учился в Нижегородской консерватории, пел в Воронежской опере, где был Онегиным, теперь премьер в Московской оперетте (Мистер Икс, или, как его в театре именуют – Мистер Макс). В романсе ему особенно удаются образы благородного страдающего героя. С ним я в 2008 году записал CD под названием "Я люблю Вас так безумно". Считаю его замечательным камерным певцом.
Леша Кудря (2003), тенор – я не узнал в нём, красавце с вьющимися кудрями (фамилия прямо-таки говорящая!..) – одноклассника моего сына по гнесинской школе-десятилетке (тогда был ничем не приметный мальчуган, учащийся на флейте). У него открылся превосходный голос, а после Романсиады он пел в музыкальном театре им. Станиславского и Немировича-Данченко, где был Ленским, а теперь поет в Берлине и Вене.
Майя Балашова (2006), так называемая "народница", певица с замечательными драматическими данными, из Нижнего Новгорода.
Ваня Михайлов (2007), тенор – этот провинциальный певец, на конкурсе был ещё студентом, похожим на разночинца – вызывает некий трепет надежды на появление артиста лемешевского толка.
Я здесь назвал очень немногих – и только из тех, с кем работал в дни фестиваля.
Эпизоды
Вокруг романсовой жизни, и Романсиады в том числе, происходили разные – иногда забавные, иногда поучительные – истории (рассказы о них в народе, но особенно в актерской среде, именуются байками) – и некоторые я привожу здесь.
Байки, связанные с Аллой Николаевной Баяновой...
Романсовую передачу радиостанции «Эхо Москвы», упомянутую выше, регулярно вел журналист Борис Васильевич Алексеев. Надо сказать, что А.Н. часто бывала у него в прямом эфире, мило общалась со слушателями, шутила, размышляла. Так и в этот раз (непосредственно сразу после Склифа) – была оживлена, остроумна, отвечала на вопросы звонивших в студию. И тут, на свою беду, Борис Васильевич, в свойственной для себя манере (с А. Н. на ты) говорит: – "Алла, ну расскажи, ведь слушателям интересно – что с тобой произошло?". Баянова: "Понимаешь, Боречка – упала я и сломала эту, ну как ее, ну шейку матки...". Тут в студии все онемели, один только опытный Б. В. хладнокровно произнес: "Это ж надо так упасть!..". Быстро выяснилось, что шейки разные бывают – все были в восторге, А. Н. в том числе.
Надо сказать, что случаи оговорок у А. Н. весьма редки, обычно она шутит очень афористично и точно.
Например, Галя Преображенская спрашивает у А.Н. с некоторой горячностью: "Алла Николаевна, дорогая, объясните – как это может быть? Ну не к чему придраться – красивый голос, поет интонационно чисто, сама красавица – а вот совершенно не трогает...". Баянова: "Деточка – это очень просто, это называется – бездарность"...
Баянова довольно редко делала мне, как аккомпаниатору, какие-то замечания (что, по моим наблюдениям, свойственно большим артистам, которые проблемы ищут в первую очередь в себе). Один случай запомнился – ей что-то показалось не так, и она говорит: "Витюша, ты здесь, знаешь – давай меньше джаза... или наоборот – больше джаза!!".
Был один концерт, где во втором отделении я, вместе с цыганскими гитаристами, аккомпанировал А.Н. Концерт же открывал Давид Владимирович Ашкенази. А.Н. стояла у рояля, и ее любимый Додик сыграл бурную, экспрессивную интродукцию (иногда на него находило). Когда он остановился, ожидая вступления певицы, А.Н., слегка повернув голову, озабоченно поинтересовалась: "Рояль не уехал?".
Мне довелось наблюдать эволюцию отношения члена жюри, народного артиста СССР Бориса Тимофеевича Штоколова к члену жюри, Алле Николаевне Баяновой… Поначалу в кулуарах он говорил пренебрежительно, что это какая-то певичка из бара, что это все несерьезно… Затем он на какое-то время приумолк… Потом я заметил, что он, как мальчик, стоит в кулисах и слушает как поет артистка. Наконец, я слышу, как он разговаривает с Баяновой: – Алла, мы должны с тобой открыть школу! Я буду рассказывать о своем методе золотого горла, а ты будешь показывать как петь!
В кульминации этого сюжета Штоколов, уходя со сцены под громовые аплодисменты после исполнения романса "Гори, гори, моя звезда", который он привычно проревел – натыкается в кулисах на ожидающую своего выхода Аллу Баянову. "Аллочка, ну как тебе понравилось?..". И услышал в ответ: "Да херово ты поёшь...". (Сама она исполняла "Гори, гори..." совершенно по-другому, это была светлая молитва).
Другие байки...
Однажды на репетиции Галя Преображенская рассердилась на одну непонятливую конкурсантку – "Виктор Наумович! Ну объясните им, наконец – что такое вальс!". Я, чтоб разрядить обстановку, сказал (имея в виду песню Александра Розенбаума "Вальс-бостон"): "Вальс – это музыкальное произведение на три, максимум на четыре четверти". Репетиция минут на двадцать прекратилась...
На одном гала-концерте в Колонном зале я готовил с тремя баритонами (два
конкурсанта и член жюри) романс "Ямщик, не гони лошадей". Тон задавал известный артист, член жюри. Получалась просто пародия на трех великих теноров, довольно пошловатая – и я уже ничего не мог изменить. Сказал только Мише Аптекману, блестящему пианисту из Санкт-Петербурга, чтоб он обязательно послушал. После исполнения спрашиваю: "Ну как?". Миша, сухо: "Это перевернуло все мои представления о музыке вообще...".
На последней Романсиаде-2007 ко мне подошли две восторженные провинциальные концертмейстерши и заговорили, в частности, о трудностях и проблемах этой нашей профессии. Одна говорит: "...ведь настоящих пианистов раз-два и...", а я вставляю: "...и Аптекман!".
В Ереване председателем жюри был президент союза композиторов Армении Роберт Амирханян, человек веселый, доброжелательный и остроумный (себя называет Робик ОмарХайям – по созвучию). Он наговорил мне кучу приятных слов (правда, я думаю – если бы он знал, что я тоже сочиняю – был бы сдержанней). На заключительном банкете, будучи весьма подшофе, он мне сказал с характерным акцентом, кивнув в сторону конкурсантов: "...они не стоят Вашей двойной доминанты!..".
Член жюри, народный артист СССР Александр Филиппович Ведерников – на банкете по окончании гала-концерта Романсиады-2004 подошел ко мне, с бокалом. И суровым голосом: "Ну, ты, брат, вообще... ну, я тобой восхищаюсь, ты, вообще, импровизатор, мастер, я наблюдаю за тобой все эти годы. Но ты ведь иногда делаешь – блям, блям – ведь это ты себя выпячиваешь!". Я отвечаю, что, мол, А.Ф. – продолжаю учиться... Он: "Это правильно! Я тоже учусь, до сих пор, а мне уже 77. Мне иногда говорят, вот ты здесь как-то не очень, и я думаю – да, точно...".
И в заключение...
Чтобы обозначить связь времен, расскажу напоследок историю встречи (2005) с моим университетским товарищем в Лондоне после концерта Марины Поплавской в Ковент-Гардене.
Начало августа 1962 года: автобус, заполненный новоявленными студентами мехмата, уже не абитуриентами – экзамены-то успешно сданы ещё в июле, только поучиться пока не довелось. Везут нас на земляные работы на МКАД, это новая кольцевая автомобильная дорога, уже почти достроенная. И ехать недалеко – в район Востряково, от университета на Ленгорах туда и пешком можно дойти.
Рядом со мной сидит сутуловатый юноша, вижу его первый раз – и немудрено: во время экзаменов по мехмату бродило несколько тысяч соискателей, принято 450 человек, на три отделения – математики, вычислительной математики и механики. Сосед мой, по имени Зиник (уменьшительное от Зиновия), узнав, что я выходец из обычной, не из мат-школы, стал мне рассказывать про интеграл – он это знал, а я нет.
Конец ноября 2005 года: мы сидим с ним в лондонском ресторанчике близ
Ковент-Гардена и пьем любимый его напиток – водку с лаймом. Зиновий Зиник (прозвище стало псевдонимом) в Лондоне живет много-много лет, известный писатель и радио-журналист (и отнюдь не по вопросам науки). Математику он бросил практически сразу по окончании университета и занялся для начала театральной критикой в Москве (я его встречал на разных премьерах, поскольку и сам стал заниматься театром), а уже в Лондоне, с 1976 года – вел регулярные передачи на Би-би-си и начал серьезно писать. Не виделись мы более 30 лет, я в Лондоне первый раз, с концертом, на который Зиник пришел (а потом отозвался о нём в радио-эфире).
– Зиник, скажи, пожалуйста, а вообще – зачем тебе был мехмат?
– Понимаешь, школьником я занимался в художественной студии и рисовал голых девок в основном. А однажды увидел лист Мёбиуса и поразился...
– Понимаю, говорю, – пошел на мехмат выяснять сексуальную природу этого запутанного объекта?
– Во-во, говорит, – примерно так и было.
P.S.: И снова об ушедших друзьях… Миша Аптекман…
Я имел возможность близко познакомиться с его творчеством, да и с ним самим, в начале 90-х – поскольку, чередуясь, мы работали с великой артисткой, Аллой Николаевной Баяновой. К Мише Аптекману, как к никому другому, в жанре русского романса и вообще в эстрадной музыке, применимо известное выражение – «роскошный пианист». Но он был не просто блестящий исполнитель, а музыкант в широком смысле – всегда в поиске новых гармонических и контрапунктических средств. Музицирование его было обаятельно и виртуозно. В Петербурге Михаила Аптекмана просто боготворили, да и в Москве его знали и любили те, кто знает и любит русский романс.
К нему всегда стремились артисты, и маститые и молодые – еще и потому, что был он большая умница, с точным пониманием художественной задачи, и к тому же замечательный рассказчик и острослов: словом, масштаб личности, как мне представляется, Джеральда Мура.
Огромная потеря…
январь, 2008 – март, 2014